© 2007 г. Т.В. Жеребило

ИНВАРИАНТНО-ВАРИАТИВНАЯ ПАРАДИГМА В АСПЕКТЕ ИДЕЙ
СОДЕРЖАТЕЛЬНОГО СИНТЕЗА

Общеизвестно, что системное целостное понимание сущности языка возможно при таком подходе, когда учитывается триединство мира, человека и языка.
Теория, постулируемая обозначенным системным подходом, сложилось к началу ХХ века на базе синтезирующих концепций И.Г. Гердера, В. Гумбольдта, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, вобравши в себя достижения философской и лингвистической мысли за период, который мы привыкли считать достаточно продолжительным, подразделяя его при этом на целые эпохи, – промежуток времени примерно в 2,5 тыс. лет. Синтетизм этой теории подтверждается наличием полярных – аспектирующих концепций А. Шлейхера, Г. Пауля, Ф. де Соссюра.
Признав наличие в истории языкознания и в современной лингвистике синтезирующих и аспектирующих теорий, концепций, принципов, методов, можно было бы поставить точку в разработке эволюции теории языка, сославшись, к примеру, на работы Л.Г. Зубковой как основополагающие по данной проблеме. [17; 18; 19; 20].
Однако идеи содержательного синтеза по-прежнему остаются актуальными для современного этапа развития лингвистики. Начало XXI века ознаменовалось интенсивным развитием когнитивно-прагматической парадигмы, возвращением уже на новом этапе к проблемам лингвофилософии, герменевтики, развитием лингвоаксиологии, эпистемологии текста, расширением предмета лингвистического изучения, вызванного внутренней логикой развития теории языка, а также «активным вторжением логики, психологии, социологии, этнографии и других дисциплин в традиционные сферы интересов языковедения». [21, 5].
Новизна решения поставленных вопросов заключается во введении нами в «синтетическую» теоретико-методологическую парадигму современной лингвистики и таких единиц лингвистического и лингводидактического описания языка, как функционально-стилистический инвариант языковой системы и его модификации. [5-15].

1. Определение языка и его основных единиц

Язык – сложное явление, изучаемое целым рядом наук, которые в силу своего аспекта изучения обособляют свой предмет, давая разные определения языка. Идентичным образом обособление происходит внутри самого языкознания, где также понятие язык формируется по-разному. При этом собственно языковедческие определения, как пишет В.А. Гречко, не могут быть исчерпывающими, «поскольку в таком определении невозможно охватить все существенные стороны языка и с точки зрения языкознания». [3, 7].
Так, у В.И. Кодухова язык выступает как важнейшее средство общения, как общественное явление. «Язык является важнейшим средством человеческого общения, нет и не может быть человеческого общества и народа, которые не имели бы языка». [23, 8].
Ряд ученых обращает внимание на знаковый характер языка. Соответствующую формулировку мы находим у Ж. Марузо: «Всякая система знаков, пригодная для того, чтобы служить средством общения между индивидами… Звуковой язык, основанный главным образом на употреблении голоса и называемый также членораздельным языком… составляет предмет изучения языковедения». [29, 350].
Не утратили своего значения ни для лингвистики, ни для лингводидактики высшей школы определения, данные в свое время Г. Габеленцем, Ф. де Соссюром, И.А. Бодуэном де Куртенэ, В.А. Богородицким, Э. Сепиром, В. Дорошевским, Э. Хэмпом, Т. Милевски, Ю.С. Масловым, Ф.М. Березиным, Б.Н. Головиным и др., так как их понимание языка отражает различные стороны этого многогранного объекта и создает тем самым целостное представление о языке.
Э. Бенвенист подчеркивает двустороннюю сущность языка – материальную структуру, поддающуюся наблюдению, и нематериальную, замещающую явления окружающего мира. И это, действительно, так. Обычно в учебной литературе по языкознанию отмечается такой подход Э. Бенвениста. Однако, анализируя его работу «Лингвистика на пути преобразований», мы находим более емкое определение языка: «Язык воспроизводит действительность. Это следует понимать вполне буквально: действительность производится заново при посредничестве языка. Тот, кто говорит, своей речью воскрешает событие и свой связанный с ним опыт. Тот, кто слушает, воспринимает сначала речь, а через нее и воспроизводимое событие. Таким образом, ситуация, неотъемлемая от использования языка, есть ситуация обмена и диалога, и она придает акту речи двойную функцию: для говорящего акт речи заново представляет действительность, а для слушающего он эту действительность воссоздает. Это и делает язык орудием коммуникации между индивидами». [2, 27].
В концепцию языка, свободную от крайностей как того, так и другого направления. Но это уже вторая половина ХХ в. Как мы знаем, Э. Бенвенист – типичный ученый 70-х годов ХХ в.
Возвращаясь же к начальной точке отсчета, к тому моменту, когда, по мнению Л.Г. Зубковой, синтетические концепции наиболее отчетливо о себе заявили, мы не только вынуждены, но и обязаны признать, что содержательный синтез как принцип описания языка, действительно, нашел свое наиболее адекватное воплощение в концепциях Гумбольдта и Потебни, которые сосредоточили свое внимание на деятельности, предложив генетическое определение языка.
Обычно цитируют одни и те же фразы В. фон Гумбольдта: «…язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык» или «язык есть не продукт деятельности (Ergon), а деятельность (Energeia)». [4, 68; 70]. Однако именно эти фразы представляют собой наиболее завораживающие, наиболее интригующие формулировки основного предмета языкознания, защищающие доступ их автора к недоступному.
И тем не менее концепция Гумбольдта столь детально и всеобъемлюще изложена, что подтверждение высказанным мыслям мы находим и в других частях его знаменитой работы «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества». Например: «Язык следует рассматривать не как мертвый продукт (Erzeugtes), но как созидающий процесс (Erzeugung)». [4, 69].
Таким образом, под влиянием Гумбольдта и его последователей в языкознании сформировалась системная теория языка, актуализация которой не только неизбежна, но и необходима. Сегодня в центре внимания находится соотношение таких понятий, как: язык и человек, язык и общество, язык и природа. Язык – связующее звено между миром и человеком, средство познания человеком мира и самого себя. «Отсюда понятия языкового мировидения, языкового знания, т.е. восприятия и познания мира (материального, индивидуально-психического, общественного) в языковых формах» [20, 436].
В этом аспекте перспективно рассмотрение языковой картины мира, в том числе, научной, художественной, религиозной, что требует особых единиц описания.

2. Инвариантно-вариативная парадигма

2.1. Основные этапы развития теории инвариантности
Понятие инвариантности – одно из основополагающих интердисциплинарных понятий, позволяющее извлекать «из потока вариаций относительно инвариантные сущности» в ряде наук: лингвистике, математике, физике, биологии.
Обращение к инвариантному и вариативному, заложенным в одной и той же структуре и имплицирующим друг друга, восходит к 70-м гг. XIX в. и продолжает оставаться актуальным в научных исследованиях XX-XIX вв. Проблемами соотношения инвариантного / вариантного занимался целый ряд ученых (А.Х. Востоков, К.С. Аксаков, Н.П. Некрасов, А.М. Пешковский, Ф.Ф .Фортунатов, А.А. Шахматов, Н.С. Трубецкой, Е. Курилович, Р.О. Якобсон, С.И. Карцевский, Л. Ельмслев, В.Г. Адмони, Дж. Лакофф, А.В. Бондарко, Перцов Н.В. и др.)
Наиболее детально тема инвариантности раскрыта в работе Н.В. Перцова «Инварианты в русском словоизменении», в которой автор решает ряд принципиально важных вопросов: а) какие языковые феномены могут охватываться теорией инвариантности? б) соотношение сильной и слабой ипостасей инварианта; в) вопрос о проявлении инварианта в особой синтаксической и лексической обстановке и др. [33].
Сегодня стало уже общепризнанным то, что понятие инвариантности в грамматике связано с фундаментальным теоретическим утверждением – законом совмещения, основанном на совмещении первичных функций языковых знаков, в результате чего возникает вторичная функция, являющаяся вариативной по отношению к первичной функции. Подобное утверждение не лишено изрядной доли полемичности, поэтому обратимся вначале к пониманию инвариантности в методологическом смысле.
Понятие инвариантности стало одним из важнейших в математике в 1872 году, когда Клеин опубликовал свою знаменитую программу объединения законов геометрии.
Наибольшей популярности идея инвариантного достигла в тот период, когда в 1916 году был сформулирован закон относительности в книге Эйнштейна.
В лингвистике также активизируется разработка идей инвариантности после появления в 1916 году знаменитого курса лекций Ф. де Соссюра, опубликованного его учениками. Общеизвестно, что Соссюр рассматривает относительность как фундаментальную проблему лингвистики.
И конечно же, одна из самых гармоничных лингвистических теорий инвариантности принадлежит Роману Якобсону.
В свое время американский математик Э.Т. Белл так описывал понятие инвариантности: «Полное определение трудно формулировать и вряд ли оно будет ясным, если нам удастся сделать это». Сущность этого понятия представляется в более ясном виде в следующем определении: «Инвариантность – это неизменяемость среди изменений, устойчивость в мире неустойчивости, прочность конфигураций, остающихся одними и теми же вопреки натиску бесчисленных трансформаций» [40]. Несмотря на то, что эта трактовка самодостаточна, в определении заложены две прямо противоположные трактовки: во-первых, инвариантность связывается с «общим значением»; во-вторых, инвариант тяготеет к первоначальному варианту, иначе к первичной функции, остающейся неизменной, «вопреки натиску бесчисленных трансформаций», в отличие от модификаций, которые являются вариантами, связанными со вторичными функциями.
Однако развитие представлений об иррациональных структурах в языке, рассмотрение языка как превращенной формы подводит исследователей к объяснению инварианта как первичной функции, относительно его вторичных функций.
У С. Шаумяна определение лингвистического инварианта выводится из закона иерархии функций языкового знака. «Первичные синтаксические функции частей речи определяются через синтаксические оппозиции в соединении с законом максимального различия», в соответствии с которым «только те синтаксические оппозиции между частями речи имеют диагностическую силу, которые недвусмысленно характеризуют различие между первичными синтаксическими функциями частей речи». [39, 209]. Например, максимальное различие между существительным и глаголом имеет место в синтаксической группе «существительное + личная форма глагола». В этой оппозиции существительное недвусмысленно функционирует в качестве субъекта, а глагол – в качестве предиката. Если же в этой группе существительное употребляется в косвенном падеже, то это означает, что оно выполняет вторичную функцию, являющуюся вариативной по отношению к первичной – инвариантной.
Несмотря на прямо противоположные точки зрения в понимании лингвистического инварианта, в истории языкознания можно выявить несколько этапов исканий, связанных с решением проблемы инвариантности. Два из них были в свое время выделены Р.О. Якобсоном: 1) разработка фонемы как инварианта в плоскости звуковых вариаций; 2) установление и истолкование грамматических вариантов.
Особенности третьего этапа, на наш взгляд, наиболее полно охарактеризованы в работах А.В. Бондарко: последовательная ориентация на связь системы языка и системы речи, исполнения и компетенции, стремление к гармонии в лингвистической теории, охватывающей комплекс аспектов структуры и функций.
И, наконец, можно выделить четвертый этап в использовании теории инвариантности, связанный с развитием постмодернистских идей и активизацией исследований, нацеленных на синтез антропоцентричной традиции, адекватно адаптировавшей когда-то идеи и методы науки о языке к человеческим возможностям, и системоцентричного модерна, занимавшего умы на протяжении всего XX века и разработавшего круг задач, предполагающий детальную, полную и непротиворечивую рефлексию языковой системы.
А это означает, что любой постмодернистский конструкт, разработанный с учетом инвариантно-вариативного устройства языковой системы и реабилитирующий традицию, может быть лишь прагматическим, и следовательно, сбалансированным, приспособленным к решению целого ряда задач, в частности, к адекватному описанию языковых значений, форм, функций.

2.2. Инвариант как лингвистическая категория
В ЛЭС инвариант трактуется как «абстрактное обозначение одной и той же сущности (напр., одной и той же единицы) в отвлечении от ее конкретных модификаций – вариантов» [28, 81].
Как правило, инвариант рассматривается во взаимосвязи с вариантом. В таком случае, если термин вариант характеризует способ существования и функционирования единиц языка и системы в целом, то инвариант будет отражать сущностные свойства языковой системы. По сути это ядерная структура, «растянутая» по всему языковому континууму. Наряду с вариантностью, инвариантность будет выступать как одно из фундаментальных свойств языковой системы.
Известно, что вариантно-инвариантный подход к явлениям языка утвердился сначала в фонологии, где был детально отрефлектирован в работах представителей Пражского лингвистического кружка. Из фонологии этот подход был перенесен в другие разделы языкознания, что повлекло за собой использование эмпирических и этических терминов, обозначающих инвариантные и вариативные единицы. Соответственно возникло два ряда единиц, находящихся, с одной стороны, в оппозиции, с другой стороны, – в тесной взаимосвязи.
Так, в ЛЭС называются фонема, морфема, лексема и соответственно фон, или аллофон, морф, или алламорф, лекса, или аллолекса.
Обычно в эти ряды мы вводим все единицы, начиная от звука и буквы и заканчивая функциональными стилями, стилистически дифференцированными текстами: фонема – фон (фона), аллофон, звук; морфема – морф (морфа), алломорф; лексема – лекса, аллолекса, лексико-семантический вариант; графема – графа; слово – словоформа; структурная схема словосочетания – словосочетание; структурная схема предложения – предложение; инвариант функционального стиля – функциональный стиль; информационная модель функционального стиля; инвариант текста – текст, информационная модель текста; инвариант коммуникативного качества – коммуникативное качество речи; функционально-стилистический инвариант системы словообразования – информационная модель словообразовательного типа и т.п.
При этом мы учитываем, что существуют инварианты разных степеней абстрактности. Например, функционально-стилистический инвариант системы языка модифицируется то как функционально-стилистический инвариант коммуникативного качества речи, то как функционально-стилистический инвариант системы словообразования и т.п.
Функционально-стилистический инвариант текста, в свою очередь, модифицируется то как инвариант описания, то как инвариант повествования, то как инвариант рассуждения. Далее, например, функционально-стилистический инвариант описания модифицируется с помощью информационных моделей портрета, пейзажа, интерьера и т.п.
«В понятии инварианта отображены общие свойства класса объектов, образуемого вариантами. Сам инвариант не существует как отдельный объект, это не представитель класса, не эталон, не «образцовый вариант». Инвариант – сокращенное название класса относительно однородных объектов. Как название инвариант имеет словесную форму существования. Каждый вариант – объект, принадлежащий данному инвариантному ряду, несет в себе инвариантные свойства, присущие каждому члену этого ряда, и может быть оценен как представитель данного класса [28, 81].
В связи с определением инварианта возникает вопрос, возможен ли инвариант и в речи, и в языке одновременно или он является единицей языковой системы?
В.М. Солнцев, ссылаясь на восходящий к Ф. де Соссюру принцип линейности речи, согласно которому в речевой цепи на одно место может претендовать один экземпляр – вариант языковой единицы, считает, что речи не свойственны инвариантные единицы. При этом он указывает на распространенное мнение, согласно которому язык состоит из инвариантов. По мнению В.М. Солнцева, язык не может состоять из одних абстракций. Поскольку он является средством общения, то он состоит из конкретных, вариантных единиц и из единиц абстрактных – инвариантных.
Следует признать, что подобная языковая асимметрия: речь = варианты: язык = варианты + инварианты – вполне может иметь место. Однако, учитывая то, что одна и та же единица, зафиксирована ли она в речевом потоке или в языковой системе, является носителем как вариативных, так и инвариантных свойств, мы склонны предполагать, что в приведенном выше отношении прослеживается симметрия: речь = варианты + инварианты: язык = варианты + инварианты.
Такое отношение может наблюдаться в двух случаях: 1) если язык и речь совпадают (такая точка зрения в языкознании известна); 2) если предположить, что в речи мы имеем дело с инвариантами первого уровня абстракции, а в языке – с инвариантами более высокого уровня абстракции (хотя, например, инвариант текста отражает достаточно высокий уровень абстракции при том, что текст как единица стоит гораздо ближе к члену дихотомии речь, нежели к понятию язык).
По крайней мере, вопрос об инвариантах в языке и речи пока остается открытым.(Полный текст на сервере).