Анализ текста

Лингвостилистическая абстракция и адекватные ей модели стилей, текстов применялись в процессе анализа текстов.
Использование информационных моделей в процессе стилистического анализа дает возможность осуществить комплексный анализ текста с учетом особенностей ситуации общения, стилевой структуры текста, набора языковых средств, обусловленного ситуацией общения и совокупностью стилевых черт.
Для примера возьмем несколько текстов, относящихся к разным функциональным стилям.
Научный стиль
Серый журавль
Статус. Гнездящийся перелетный вид.
Общая характеристика и полевые признаки. Наиболее обычный среднего размера журавль с размахом крыльев около 2200-2450 и высотой 1100-1250. Самец несколько крупнее самки. Окраска в основном серая; голова и шея темные, с белым пятном, идущим от глаза к затылку...
Голос громкий, пронзительный трубный звук ("курлыканье"). Особенно звучен унисональный дуэт, который чаще можно слышать весной на вечерних и утренних зорях. Крик тревоги и перекличка в стае значительно тише. В скоплениях журавлей на местах кормежки можно наблюдать "танцы", когда одна или несколько птиц демонстрируют своеобразные движения (прыжки, повороты на месте, поклоны и т.д.).
На земле с близкого расстояния серый журавль легко отличается окраской от других журавлей нашей фауны. Однако в полете на большой высоте отличить его от красавки не так легко: у последней более темная шея, мелкие размеры и более скрипучий голос. (ПТИЦЫ СССР. – Л.: Наука, 1987. – С. 266-267).
В тексте реализуется прежде всего информативная функция. (В научном описании "Серый журавль" даются сведения о размере птицы, размахе ее крыльев, о высоте, окраске. Характеризуется голос, описываются повадки журавля и пр. Таким образом, в сжатой форме выражена разнообразная информация об одном из перелетных видов птиц - сером журавле.
Поскольку текст выполняет информативную функцию, то основной задачей описания является в данном случае сообщение существенных признаков предмета. Это в целом сообразуется с характером научного описания.
Наиболее употребительны в анализируемом отрывке средства, выражающие обобщенно-отвлеченное значение: а) отглагольные существительные (скопление, движение; прыжок, поворот, поклон); б) глаголы в форме 3-го лица настоящего времени со значением постоянного (вневременного) действия (демонстрируют, отличается); в) конкретная лексика, выступающая для обозначения общих понятий (журавль, голова, шея, глаз, затылок). Языковые средства здесь группируются вокруг стилевой черты "обобщенности-отвлеченности", связанной с задачей сообщения существенных признаков предмета.
Слово "журавль" используется автором отрывка в значении "вообще любой журавль", "представитель" вида. Характерно, что при этом он вводит слова как бы типизирующие понятие "журавль": "наиболее обычный среднего размера журавль...".
Другие конкретные существительные также используются автором в отвлеченном значении. "Окраска в основном серая". Имеется в виду вообще окраска, окраска любого журавля. "Голова", "шея", "глаза", "затылок" выступают как биологические термины, используемые для описания морфологических признаков серого журавля. Примечательно то, что даже музыкальный термин "дуэт", подчиняясь речевой системности научного стиля, приобретает свойства биологического термина.
Глаголы "демонстрируют", "отличается" выполняют функцию описания, п.ч, приобретая в научной речи вневременной характер, они перестают обозначать реально настоящее время. Они характеризуют как бы состояние предмета, его признак. Таким образом, в научном тексте глаголы становятся одним из основных средств описания.
Текст описательного характера, поэтому для характеристики полевых признаков серого журавля используются прилагательные в роли сказуемых: Самец крупнее самки. Окраска... серая; голова и шея темные; Голос громкий. Подобное употребление прилагательных соответствует также именному характеру научной речи.
Художественная речь
Инна Кашежева
Толкование пословицы
Лучше синица в руке,
чем журавль в небе

Утоли мои печали, утоли!
Снова снятся мне ночами журавли:
Раньше снились мне синицы - и не зря! -
Как забытые страницы букваря.
Были многие из них в моей руке...
Этих ласковых синиц что рыб в реке.
Но летели как-то птицы на заре,
Журавли, а не синицы в ноябре.
И отстал один печальный журавель,
плача крыльями,
как нотами Равель.
Что мне делать? Вся исплакана земля...
Что мне делать? Как поймать мне журавля?
У меня нет ни двора и ни кола, -
только эти журавлиные крыла.
Только тянет журавля туда, на юг...
Удержать его моих не хватит рук.
Что ему моя печальная земля?
Тянет в небо, в журавлиность журавля.
Ах, журавлик! Ах, мой стройный, погоди!
От снегов тебя я спрячу на груди.
Если хочешь, я забуду речь свою,
Если хочешь, журавлиное спою,
Буду только журавлиное шептать...
Мой журавлик! Хочешь, стану я летать?
Выше крыши, выше старых тополей,
выше неба, выше стаи журавлей.
Я забуду навсегда язык земли...
Утоли мои печали, утоли!
... Как молитвы, улетают журавли,
прямо в небо отрываясь от земли.
Мой журавль не замедляет ход
уж который день, который год.
Все кружит, все светится вдали...
Утоли мои печали, утоли!
Опираясь на информационную модель, проанализируем стихотворение Кашежевой.
Обратившись к ситуации общения, в которой могло появиться стихотворение Кашежевой, мы увидим, что оно родилось из стремления автора объять весь мир, поделиться своим сокровенным с каждым, приобщив читателя к своей тайне, и тем самым научить его глубже видеть мир, противоречия, стремиться к идеалу и страдать, рождаясь заново для счастья, может быть, снова и снова недостижимого.
В стихах Кашежевой тесно переплетаются эстетическая и коммуникативная функции. С одной стороны, мы чувствуем, насколько завораживающую картину создает автор – подлинный образец высокого искусства слова. Во-вторых, используя различные средства речевого контакта, поэтесса увлекает нас за собой, зовет откликнуться, ринуться вместе с ней, может быть, даже в пучину бед и одиночества во имя идеала, в поисках недосягаемого счастья, во имя свободы – да, именно свободы от того мещанского счастья, которым живут, каким вполне удовлетворены "синицы".
Индивидуальный стиль поэтессы в этом стихотворении достигает совершенства: автору удается нарисовать живую, образную картину, вызвать в душе читателя отклик на содержание произведения.
В стихотворении уместился целый мир чувств: от обычного детского волнения до вселенской печали, вечной, возвращающейся "на круги своя". "Утоли мои печали, утоли!" – начинает поэтесса стихи, повторяя эту же строку и в конце произведения.
Образность стихотворения захватывает: не только образ журавля, но и образный строй речи, ее эмоциональность, которая тесно переплетается с образностью.
"Что мне делать? Вся исплакана земля..." Как бы надламывается строка, автор страдает – и строка "страдает". В "надломленной" экспрессивной строке моментально предстают два образа: мятущийся автор и страдающая земля, политая слезами, принявшая на себе чужое горе.
"У меня нет ни кола и ни двора, – только эти журавлиные крыла!" Какая осязаемая конкретность! И в то же время необыкновенная обобщенность образа: "только эти журавлиные крыла" – ничего нет, и счастья тоже нет, есть только всесильный, неистребимый порыв к нему, стремление подняться над обыденностью, может быть, даже перевоплотиться. И еще многое другое.
Стержневое слово "журавль" в стихотворении предстает в различных ипостасях. Семантика его многогранна.
Вначале мы просто получаем информацию о том, что автору ночами снятся журавли. Наверное, такие, какими мы их видим в небе или в кино с их вечным "курлыканьем". И вдруг: "Раньше снились мне синицы...". В текст врывается нечто новое - и мы поневоле мысленно возвращаемся к пословице: "Лучше синица в руке, чем журавль в небе," отдавая себе ясный отчет в том, что у автора жизнь идет не по пословице: все как будто меняется местами. И вот он снова - "печальный журавль", пока еще конкретный, осязаемый, тот самый, который отстал от стаи, до боли волнующий воображение автора и такой нужный ему.
"Как поймать мне журавля?" Что это? Стремление к счастью - горю? Новая ипостась журавля? Или тот самый, отставший от стаи. Нет, уже другой журавль. "Журавль" как символ недосягаемого и таким он остается до конца стихотворения, но правда, и другим тоже: "присвоенным", "выстраданным", недаром же автор говорит: "Мой журавлик...".
В стихах Кашежевой используется большое количество языковых средств, передающих эмоциональность автора, направленную на контакт с читателем. Во-первых, это синтаксические особенности текста. Автор использует повторяющееся вопросительное предложение "Что мне делать?" По сходной схеме построено предложение "Что ему моя печальная земля?" Сама природа этих вопросов неоднозначна. С одной стороны, это риторический вопрос, не требующий ответа, но в то же время автор обращается и к самому себе, пытаясь разгадать тайну бытия. Но ведь и читатель! Это же к нему обращается автор, будоража его чувства.
Восклицательные предложения настолько эмоциональны, как и вопросительные. Они создают особый, экспрессивный строй стихотворения. Их стилистические функции разнообразны. Вот они выражают страстное желание: "Утоли мои печали, утоли!" А может быть, просьбу. К кому? К себе? К людям? К небу? А может быть, извечную мольбу человека о счастье. А вот совсем другое: "... и не зря!" Слова звучат как взрыв, как вызов общепринятой морали, вызов "позорному благоразумию". А вот крик души: "Ах, журавлик! Ах, мой стройный, погоди!" В этих словах все: от мольбы до неистового желания удержать миг. И снова через несколько строк воспаряющее к небесам: "Утоли мои печали, утоли!" Крик человеческой души! Нечеловеческий крик! Неземная скорбь! А в конце опять извечное: "Утоли мои печали, утоли!" Но уже не просьба и не мольба, а надежда.
И почти в каждой строке обратный порядок слов и расчлененные (парцелированные) конструкции, усиливающие экспрессию, и тем самым эмоциональность каждой строки: 1) Буду только журавлиное шептать...; 2) Хочешь, стану я летать? Выше крыши, выше старых тополей, выше неба, выше стаи журавлей.
Одно из основных языковых средств, выражающих эмоциональность, - повтор. В стихотворении "Толкование пословицы" поэтесса использует разные повторы:
1) характеризующиеся отношением к языковым уровням (лексические, синтаксические); 2) связанные с композицией стихотворения (дистантные, контактные повторы).
Если хочешь, я забуду речь свою,
Если хочешь, журавлиное спою,
Буду только журавлиное шептать...
В данном случае контактный синтаксический и лексический повторы делают речь наиболее выразительной, эмоциональной. Но особой динамики достигает стих в тех случаях, когда автор использует для повтора контактные синонимы:
Но летели как-то птицы на заре,
Журавли, а не синицы в ноябре.
Подобный повтор не только делает речь разнообразней, богаче, но и привносит в текст дополнительный оттенок смысла: нет, не обычные птицы, не такие, как все, а совсем другие – журавли.
Таким образом, исследование текста с позиций функционального стиля позволяет нам не только охарактеризовать ситуацию общения, стилевую структуру текста, соответствующий им набор языковых средств, но и наиболее близко подойти к индивидуальному стилю автора.
Однако индивидуальность автора исследуется не только в процессе лингвистического анализа текста, но и с помощью психоанализа. Наиболее перспективно в этом плане рассмотрение на материале текста таких понятий, как аффект и индивидуация.
Общеизвестно, что жизнь преподносит немало сюрпризов каждый день. Порой эти "сюрпризы" можно приравнять к ударам судьбы. Соприкосновение с миром оставляет следы: заставляет претерпевать, мучиться, страдать. Человек как бы проделывает путь от радости, удовольствия, веселья, через надежду, зависть, обиду и унижение – к грусти, печали, неудовольствию и горю. Каждое из состояний – это не только воздействие внешнего мира, но его присутствие в человеке, которое может продолжаться и после исчезновения причины, породившей его. Внешний мир (причина) поселяется в человеке, и он несет непомерный груз в свернутом виде, где таится сама аффектировавшая его причина.
Каждое воздействие приводит к тому, что какая-то часть нашей телесности остается "пригвожденной", "пришпиленной" к тому пространственно-временному участку, месту, где, когда и как это произошло. Тело (или душа?) как бы "растягивается" по аффективным точкам. Каждая точка покрывается топологическим индикатором. Испытав эмоциональное потрясение, человек продолжает пребывать именно в том месте, где произошло событие.
Разброс по множеству точек осложняет работу по самоидентификации. В первой перспективе возникает мучительный вопрос: "Кто я?", во второй – "Где, как и из чего собирается Я?".
В любом случае предполагается, что чувственно-эмоциональное состояние (аффективное состояние) должно быть преодолено, т.е. человек как бы вступает с внешними объектами в отношения композиции, которая зачастую сопровождается де-композицией – разложением под внешним воздействием, как это называется в психологии, "тела".
На уровне любого состояния чувств заметно, что чувства, согласно Спинозе, располагаются вблизи полюса печали-горести-неудовольствия. Они снижают нашу способность заботиться об удержании себя в бытии, снижают жизненные силы человека. Напротив, чувства, близкие к полюсу радости –удовлетворения, усиливают жизненную мощь.
И все эти чувства остаются во власти объектов, вызвавших их.
Исчезают эти объекты там, где появляется аффект. По-настоящему аффективно одаренный человек "пережигает" все свои восприятия в одну доминирующую форму. Такова работа аффекта-страсти, страдательного аффекта. Если же вместо доминирующей формы появляется горизонт открытого и не прекращающегося перехода чувственных форм друг в друга, то мы имеем дело с активной работой аффекта.
Аффективно одаренный человек не вступает в ступор. Аффект перекраивает все. Он и есть потенция "тела" производить сдвиг в сторону усиления или ослабления способности вступать в отношения композиции с другими "телами" и событиями.
Как же выбраться из западни состояния? Известно несколько путей:
1) сменить состояние и воздействующий объект, но это впоследствии все равно приводит к "взрыву";
2) ассимилировать другое (например, по такому пути идут герои Достоевского: это "проклятый" мир, мир без аффектов); освободиться от состояния, исчерпав его: каждое негативное состояние служит базой для продуцирования новых – позитивных, т.е. происходит трансформация, метаморфоз состояний, (при этом вторичные состояния лишены внешних причин: мир во – вне заменяется миром в – себе, вторичные состояния используются в целях защиты от страшного мира. Происходит авто-креация, само-творение, исходное состояние стирается и с ним стирается внешний мир, внешняя причина, аффектировавшая данное "тело" и содержащаяся в свернутом виде в его состояниях. На месте внешнего мира остается дыра, в эмоционально-негативных точках пробивается брешь, осуществляется "позитивная" работа по сотворению себя, по сотворению самости как совокупности жестких защитных оболочек, предназначенных для борьбы, для столкновения с миром, для его уничтожения. Возводится "храм" личности, и возводится над бездной. Человек с бездной, хаосом, пустотой в виде основания);
3) стать другим, пребывать во многом (поиск своего места в событии, в том, что всегда приходит извне как чужое, оказываясь затем внутренним и близким. Аффект реализуется, люди обретают покой в этом самом мире, не пытаясь никуда от него убежать.
Стихи Кашежевой, пропущенные через призму психоанализа, дают неожиданный эффект.
Автор-героиня преодолевает путь от аффекта – страсти к активной форме аффекта.
Как бы вся ее жизнь проходит перед нами: вот она совсем молодая, почти девочка-подросток, которой снятся "синицы". Но подмена "журавлей" "синицами" – смена состояний, в которой переход обеспечивается наложением или совмещением состояний. Создается некий аффект "бутерброда", слоистая структура, которая "взрывается" в момент появления отставшего "печального журавля". Фраза "Что мне делать? Вся исплакана земля... Что мне делать? Как поймать мне журавля?" оправдана не только поэтически. но и психологически. Бегство в страну "букварей" и "синиц" не состоялось.
"Взрыв" вызывает новую волну страданий: "У меня нет ни двора и ни кола, - Только эти журавлиные крыла".
Казалось бы, чувства автора надолго – на много лет – располагаются вблизи полюса печали - горести - отчаяния - тоски - боли. Поэтесса отказывается от всего, связывающего ее с реальностью: "Если хочешь, я забуду речь свою, Если хочешь, журавлиное спою, Буду только журавлиное шептать... Я забуду навсегда язык земли..."
Исцеление наступает, казалось бы, неожиданно. Автор переходит от состояния жестких форм к линейно-бесконечному пространству события. Она как бы распростерта по всему пространству и по всему времени своей жизни: вся история ее присутствует в каждой точке, в каждом мгновении настоящего. И событие есть напоминание об этой распростертости, о том, что поле ее пребывания в мире есть поле множественности и пребывания во многом, когда единственной стратегией поведения в этом поле является постоянная смена собственной размерности, новый раскрой самого себя или поиск своего места в событии. Поэтому концовка, являющаяся сильной позицией текста, также не случайна: она психологически обусловлена:
Мой журавль не замедляет ход
Уж который день,
который год,
Все кружит, все светится вдали...
Утоли мои печали, утоли!

Публицистический стиль
Вторая реальность – современный капитализм. Я уже не застал разговоров о мировой революции, но о загнивании слышу до сих пор. Сколько можно? Знаю о капитализме достаточно: он жизнеспособен и динамичен, стоит на крепких биологических основах. Притом воспринял от нас социальные программы и получил мощные подпорки. К этому на 100 процентов мобилизовал НТП. По части экономических основ капитализма у нас до сих пор преподается забавная сказочка: эксплуатирует рабочий класс и прибыль кладет в карман. Все так примитивно. Да, каждый капиталист старается выжимать соки, но все вместе они заинтересованы в покупательной способности, в росте производства и НТП. Профсоюзы ограничивают их жадность, но тоже в меру, чтобы не разорились. Правительство между ними балансирует – опять же не только из идеи, хотя и это есть несомненно, а из лидерства, властолюбия. Социальными программами удерживает популярность, налогами и субсидиями регулирует экономику. Многопартийная система и демократия предохраняют от диктаторов и разложения аппарата, разделение власти и пресса обеспечивают обратные связи...
Отнюдь не идеализирую капиталистический строй: эксплуатация и неравенство. Да, эффективен, потому что зиждется на жадности и лидерстве. Но также и на любознательности – от образованности. И на некоторой идейности - от христианства. В основе – индивидуализм, даже эгоизм. Но они тренируют тело и волю. Вот откуда успехи...
Скажу так: мне неприятно раскрывать третью реальность – наше общество. Сам я – его часть. С 1930 года работаю... Но что сделаешь? Обманами тешиться больше нельзя...
Три года гласности развеяли мифы о нашей системе...
Экономика топчется на месте, и вообще директивное планирование осуществить невозможно при наличии 25 миллионов номенклатуры производимых изделий. В натуральном исчислении за 60 лет рост экономики – 6-7 раз, а не 90.
Передовая наука – только физика и космос, остальные - отсталые.
Социальная справедливость сомнительна. Вверху – "элита", – внизу – "бездельники".
Социальные завоевания – широкие, но бедные.
Высочайшая мораль? Уже все есть: коррупция, мафия, рэкет, проституция, наркомания. Но не только экзотика: алкоголизм, разводы, брошенные дети, несуны.
Грустная получается картина.
Два возражения у меня имеются к философам, объясняющим общество: недооценка биологической природы человека и предвзятое изучение истории.
Итак, человек. Почитаешь наших ученых, так получается, что все, что ниже глаз, – почти как у шимпанзе, а выше – продукт общества: сделай революцию, уничтожь частную собственность, повторяй лозунги – и коммунизм обеспечен.
Почему не получилось?
Люди оказались неподходящие. Не такие, как думали. Впрочем, в этом и сейчас никто не признается. А без того, чтобы знать, каков человек, невозможно проектировать общество. Это должно быть для нас самой главной задачей.
В нашей литературе есть несколько ошибочных, на мой взгляд, представлений о человеке. Вот они.
Люди принимаются одинаковыми. В действительности диапазон различий - по набору потребностей и силе характера – примерно 1:3.
Воспитуемость считают почти безграничной. Из каждого воспитанием можно сделать ангелочка, и он еще передаст свое ангельство потомкам. Это неверно. К сожалению, степень воспитуемости неизвестна. Мы берем в своих моделях 40-50 процентов.
Коллективизм в человеке сильнее индивидуализма. Как раз наоборот: человек прежде всего эгоист. Однако альтруизм ему присущ и воспитуем.
Биологические потребности как производные инстинктов на словах признаются, но в трактовках поведения ими пренебрегают. Да и сами потребности упрощают, сводят до простейших чувств: голод, секс, страх, агрессия. В то же время этологи и социологи нашли у стадных животных целую гамму общественных чувств с очень большой значимостью. Мы вводим в модель: потребность в общении, самоутверждение, лидерство. Но есть и полярная потребность: подчиняться авторитету сильного или группе. Еще есть сопереживание и подражание, любознательность. Более того, мы допускаем биологические корни правдивости, справедливости и даже искусства. Не удивляйтесь: есть потребность в игре у детенышей и у взрослых – это имитация настоящих действий, вызывающих те же чувства.
Еще один предрассудок: бедные и угнетенные являются носителями моральных ценностей и поэтому призваны принести их всему человечеству. Этому нет доказательств.
[Амосов // Лит. газ. 5.10.1988].
Автор статьи пытается дать по поднятой им проблеме исчерпывающую информацию. С этой целью он не просто утверждает, что капитализм "жизнеспособен и динамичен", но и объясняет, почему: "... воспринял от нас социальные программы и получил мощные подпорки. К этому на 100 процентов мобилизовал НТП".
Подобная система аргументации разработана у автора по каждому поднимаемому им вопросу.
Все это помогает реализовать в тексте не только информативную, но и воздействующую функцию. Объясняя, автор тем самым доказывает читателю ставшую для него очевидной истину.
Какие языковые средства помогают акад. Амосову воздействовать на читателя, сформировать у него определенное отношение к высказанному в статье? Ответ здесь неоднозначен. Это, с одной стороны, средства, выражающие скрытую, глубокую страстность автора. С другой стороны, автор использует языковые средства, помогающие точно, конкретно передать факты. Знакомство с текстом статьи убеждает, что автор мастерски владеет языком. Взять хотя бы парцеллированные конструкции. "Да, эффективен, потому что зиждется на жадности и лидерстве. Но также и на любознательности – от образованности. И на некоторой идейности – от христианства". Чеканные части предложения, преобразованные в отдельные высказывания, запоминаются. Читаешь и невольно веришь: все так и есть.
Автор статьи использует также эллиптические предложения, рисующие живую, емкую картину: "Вверху – "элита", внизу – "бездельники".
Динамичность, выразительность тексту придают вопросительные предложения: "Высочайшая мораль? Уже все есть: коррупция, мафия, рэкет, проституция, наркомания!" Подобный вопрос как бы противопоставляет желаемое – то, за что боролись, – реальной действительности – тому, что получилось на самом деле.
Одно из ярких средств языка статьи – числительные. Цифры, приводимые здесь, поражают воображение. И не самим значением этих чисел, а их несовместимостью с реальными фактами, с которыми они вроде бы должны соотноситься. Так, автор легко, одним предложением опровергает закон планового ведения хозяйства при социализме: "...директивное планирование осуществить невозможно..." А почему? Да потому, что существует "25 миллионов номенклатуры производимых изделий". И все просто. И не надо объяснять ничего.
"В натуральном исчислении за 60 лет рост экономики – 6-7 раз, а не 90". Но привыкли к тому, что 90. Вот и понятно, почему так живем. Цифры говорят сами за себя, и нет смысла объяснять причины экономической отсталости.
Официально-деловой стиль
Цели Союза писателей и его компетенция
Основной целью Союза является развитие литературы, повышение ее идейно-эстетического потенциала. Союз активно участвует в общественно-политической жизни страны для осуществления задач революционной перестройки.
Союз считает свободу творчества неизменным условием развития литературы.
В своей работе Союз писателей ориентируется на плюрализм мнений, широту творческих дискуссий, многообразие эстетических исканий и литературных направлений.
Одна из основных функций официально-деловой речи – информативная, которая присуща практически всем стилям. Но здесь она реализуется по-своему. В данном официально-деловом отрывке сообщаются сведения, имеющие статус закона. Отсюда – сочетание информативной функции с волюнтативной – функцией повеления. Если здесь написано, что "Союз считает свободу творчества непременным условием литературы", то следует читать, очевидно, что Союз "должен обеспечить свободу творчества", ведь в противном случае он просто не сможет выполнить поставленные задачи.
Наиболее употребительная часть речи в официально-деловом письме – отглагольные существительные (развитие, повышение). В данном случае они употреблены во всех предложениях. Обращение к ним обусловлено емкостью значения. С одной стороны, они включают в себя элемент действия, полученный "по наследству" от глаголов в процессе словообразования. С другой стороны, существительные как бы создают образ предмета. (Ср.: "утверждение" – это не просто что-то утверждается, но это и результат действия, и одновременно ощущение совершившегося перехода в новое состояние).
Каждый абзац анализируемого отрывка представляет собой одно или цепь простых предложений: повествовательных по цели высказывания и распространенных по наличию второстепенных членов предложения – при помощи которых постепенно, шаг за шагом разворачивается информация.
Каждый абзац – это или новая мысль, или очередное подтверждение мысли, высказанной в одном из предыдущих абзацев. Здесь нет повторения мысли – здесь повторы другого рода. Так, слово "Союз" повторяется в каждом предложении. И это не ошибка. Это особенность официально-деловой речи, которая связана со стремлением составителя документа наиболее точно донести до читателя информацию, не допускающую инотолкования. Подобные средства "работают" одновременно и на выполнение текстом волюнтативной функции, порождающей в официально-деловом стиле официальность, бесстрастность высказывания.
Созданию бесстрастности способствуют также глаголы 3-го лица настоящего времени, употребляемые как бы в значении "надвременности". "Союз участвует.." – безразлично когда: сейчас или потом, и в прошлом тоже. В каждом абзаце тот же принцип употребления: Союз считает...; Союз ориентируется и т.п.
Таким образом, метод лингвостилистической абстракции позволяет производить анализ текстов, рассматривая их системные и структурные особенности как единое целое.