© 2007 г. Т.В. Жеребило

Модификации функционально-стилистического инварианта в лингвистике текста

1. Текст как одна из категорий науки и объект лингвистического анализа
Представитель исследовательской программы "дискурс-анализ" Гримшоу А.Д. создал 600-страничную монографию, посвященную анализу двенадцатиминутной беседы. [Collegial discourse: professional conservation among peers. Norwood (N.J.), 1989]. Подобный труд производит в некоторой степени шокирующее впечатление, ибо с точки зрения привычного лингвистического менталитета монография Гримшоу А.Д. - это кошмар, заставляющий преклоняться перед автором. С другой стороны, одновременно возникает подозрение, что лингвистика речи или невозможна как наука, или она вообще не является составной частью языкознания.
Многомерность анализа, выполненного Гримшоу А.Д., не случайна. Лингвистический анализ текста с учетом всех его особенностей: семантических, стилистических, прагматических и пр. - по-прежнему остается одной из актуальных проблем.
Итак, проанализируем текст как одну из категорий науки и объект лингвистического анализа. Термин "текст" достаточно древний. Текст (< лат. textum связь, соединение) в языкознании рассматривается как словесное, устное или письменное произведение, представляющее собой единство некоторого более или менее завершенного содержания (смысла) и речи, формирующей и выражающей это содержание. Смысл текста - это конкретная информация: логическая, эмоциональная, эстетическая и иная, - выраженная речью и при ее участии сформированная в сознании человека.
Текст, выступая как единое целое, индивидуален: его можно прочитать про себя или вслух, но он всегда принадлежит определенному автору.
Обладая синтаксической структурой, текст использует единицы языка, употребляемые по определенным правилам, которые повторяются в текстах разной тематики, у разных авторов. В основе правил лежит синтаксическая единица, объединяющая несколько предложений и называемая по-разному: в литературоведении - абзацем, строфой, в языкознании - синтаксическим единством, сверхфразовым единством, синтаксическим контекстом.
Один и тот же текст может выступать как объект и лингвистики, и литературоведения. Но если в языкознании, в частности, в лингвистике текста мы, как правило, рассматриваем его с точки зрения теории информации, оперируя такими категориями, как: когезия, эмерджентность, проспекция, ретроспекция, континуум, то для литературоведения существенным является его идейно-тематическое содержание. Если в языкознании мы выявляем зависимость языковых средств от прагматической направленности текста, то литературоведение рассматривает своеобразие языка художественной литературы как искусства слова. Если в лингвистике анализу может быть подвергнут текст любого стиля: научного, официально-делового, публицистического. художественного, разговорного, то в литературоведении рассматриваются художественные тексты.
Текст как философская категория - это некий принципиально иной объект, нежели тот, с каким мы имеем дело в языкознании. Согласно философской концепции, тексты (вербальные и иные) представляют собой избыточный мир, ситуацию, когда мы неизбежно сталкиваемся с проблемой производства излишков. Человек привык противопоставлять белое и черное, добро и зло, наблюдаемое и мыслимое, но на самом деле культура организуется не за счет дихотомии, а по принципу трихотомии. То есть наблюдаемому и мыслимому оппозитивна еще одна - третья - область, то, что в культуре древней и современной можно выразить понятием "свалка", "помойка". Поэтому любой текст нуждается в алиби - в нахождении других, тоже избыточных объектов, но представляющих при этом некую физическую, биологическую и прочую неизбежность.
Открывая мусор, текст как бы вступает со своим alter ego в диалектические отношения. "Текст и констатирует загрязненность той реальности, которую он замещает, и стремится избавить ее от отбросов, как бы доказывая тем самым собственное неучастие в их производстве... В известном смысле текст постоянно очищает биофизическую среду от себя самого, занимается самоснятием, сохраняет себя через отрицание себя как другого" (Игорь Смирнов. Хлам текстов (Мусор, эмоции и философия). - Логос. - 1999. - № 12 - С. 130).
Выступая в роли концептуального устройства по переработке мусора, своего рода отстойника, текст пребывает на границе между грязным и чистым. Выйти из этого промежуточного пространства, чтобы избежать конфуза - смешения информации с шумом, знака, с обозначаемым им хламом, можно лишь путем вытеснения старых текстов новыми. Текст постоянно отсылает себе подобных "на свалку истории", покрывая их архивной пылью.
В истории развития человечества работа с мусором была постоянной для текстов, начиная с древнего мифа и кончая современной философией.
Философская рационализация мусора начала формироваться в эпоху Просвещения, где вначале отходы и отбросы вошли в философию в виде руин. Образ же руин общеизвестен: в искусстве это ценное и обесцененное одновременно. Так, Вольтер, посвятив разрухе свое сочинение "Poĕme sur le disastre de Lisabonne" (1756), создает мир обломков и осколков, из которого лежит одна дорога - в ирреальность, в чаемое инобытие.
Руины сокрушенного землетрясением Лиссабона заинтересовали философию, т.к. в этот период она особое внимание уделяла преходящему.
С Вольтера в европейском мышлении начинается традиция, тянущаяся до наших дней. Дидро в "Salon de 1767" приравнял руины к абсолюту - к будущему, приводящему все в упадок.
В ХХ веке руины рассматривались как нечто, восстанавливающее баланс между природой и культурой. (Georg Simmel, "Die Ruine", 1911). Блох, вернувшийся к Вольтеру и Дидро, рассматривал руины как надежду на избавление от несправедливо устроенного царства материи. Беньямин оценивал руины как аллегорию, связывающую вечное с мимоидущим. Фактически материальная культура, будучи разрушенной, пребывая в упадке, продолжает быть читаемой, не теряющей смысла.
И Зиммель, и Блох, и Беньямин видели в руинах высшую истину.
Тексты о руинах проецируют текстовость на обветшавшее и никчемное. Они как бы вводят нас в бинаристское заблуждение, рисуя созданный ими же трехсоставный мир, в котором хлам не имеет автоидентичности.
Дальнейшая рационализация руин в ХХ веке приняла новый оборот. Интеллектуальная деятельность модернизма подводит нас к тому, что мы находимся в руинах модернизма, т.е. в разоренном культурном пространстве. В итоге тексты как бы взламывают экологическое равновесие, которое определяет место человека в окружающей среде. Больц эту вину возлагает на постмодернистский дискурс.
Постмодернизм открыл два пути по истреблению сора:
1) поиск готовых предметов, нейтрализующих оппозицию грязное/чистое (пепел как аналог инобытия);
2) путешествие в такой хронотоп, где не бывает упадка, ветшания и запустения, организация фактической реальности наподобие эстетического дискурса [художественный текст, являющий собой излишек бытия, как устройство по переработке информации, которая используется по меньшей мере дважды (например, ритмические повторы), в результате чего она не может превратиться в ненужную].
Информационное общество, пришедшее на смену индустриальному, моделирует recucling по образцу знаковых перекодировок.
Кто распоряжается мусором, тот держит в своих руках власть.
Представление о хозяине мусора впервые появилось у Томпсона, который различал три вида объектов: 1) ценности длительного употребления; 2) преходящие ценности; 3) хлам, - считая границу между ними крайне условной.
В философии концепция Томпсона оценивается как экстремальная попытка отвести от текстов подозрение в том, что весь сор мира - от них.
Эмоциональность человека, его реакция на хлам, отбросы - результат нашей культурогенности, способности производить тексты.
Человек, смеясь и плача, перестает контролировать свое тело, а значит, смех и слезы имеют социальный смысл: они выключают человека из коллективного тела. С другой стороны, они очищают его. При этом человек не может безоговорочно дифференцировать антропологическое и природное, поскольку и в человеческом обществе, и в природе материя ветшает и приходит в беспорядок. Текст - одна из форм очищения, однако он, освобождая мир от хаоса, заново структурирует его. Являясь одновременно и объектом, и "необъектом" с философских позиций, в лингвистике текст выступает как объект анализа, предмет лингвистического исследования.
В нем выделяются содержательная, структурно-композиционная, речевая стороны.
При структурировании реальности текст использует сильные позиции, в роли которых могут выступать различные композиционные элементы: заглавие, концовка, стержневое слово и т.п.
Анализируя текст, мы рассматриваем, какие языковые средства применяются автором: лексические, морфологические, синтаксические, стилистические, фонетико-интонационные.
Контекстуальная семантика – это также один из основных аспектов текста, подвергаемый анализу.
Таким образом, текст в различных науках не только дефинируется по-разному, но и рассматривается с разных позиций: в лингвистике это произведение, представляющее собой синтез смысла и звучания, несущее ту или иную информацию. В литературоведении текст - это художественное произведение, имеющее определенное идейно-тематическое содержание.
В философии текст представляет собой избыточный мир. Освобождая мир от хаоса, он заново структурирует его. Наблюдается конкуренция текстов как в диахроническом аспекте, так и в трансформационной истории отдельного текста: возникновение новой версии отрицает существование старой версии текста.